В тылу тоже было несладко

Владимир Борисович родился в Макинске в 1936 году, его будущая супруга — годом позже в селе Вознесенка. Когда началась война, Владимиру было шесть лет. Мужчины уходили на фронт, и одним из первых был его отец. «Вернулся он в 1942 году инвалидом 2-й группы, — рассказал он. — Его раны так и не затянулись: мучился с ногой, были перебиты вены и артерии и кровь не поступала в ступню. Нога до колена почернела. Нам пришлось рано повзрослеть. Привлекали нас и на сельхозработы, и заготовку зерна: пололи свеклу, морковь, картофель, собирали зерно на току, просеивали. Так мы зарабатывали пропитание — нам выдавали овощи. Деньги не платили». Летом ребят отвозили в поле. Взрослые косили сено, а дети управляли механическими граблями, которые возила лошадь. Сено складывали в валки, затем волокушами складывали в копна, а после в скирды. «Мы уезжали на полтора месяца, жили там в шалашах из соломы, — вспоминает Владимир Тимченко. — В Степняке был золотодобывающий рудник. Мы возили туда лес для шахт, горюче-смазочные материалы. Раньше грузы возили на лошадях, а мы заготавливали для них сено. Спрашивали с нас как со взрослых, и мы были ответственными. Нам поручали, и мы знали, что надо делать все как положено. Для собственной коровы косили сами. Будучи пятиклассником, я уже косил сено, так как отец был инвалидом». Домашняя работа — не работа «Я жила в колхозе в 30 километрах от Макинска, — присоединилась к разговору Любовь Михайловна. — Мы работали на прополке, овощных полях, собирали пшеничные колоски. С нами был бригадир, и мы не могли взять ни колоска. Тогда времена были такие — за это сажали. Если не пойдешь на колоски, то пасешь гусей, трудишься на птицеферме. Дома тоже работы было навалом: огород полоть, носить воду из колодца на тележке или ведрами на коромысле. Но это никто не считал за работу». Отец Любови Михайловны, инвалид труда, бригадир, не воевал. Женщина рассказывает, что двери их дома не запирались — воровать было нечего. Благодаря подсобному хозяйству были яйца, молоко. Нередко приходили нищие за едой, и они делились последним. «Тогда в Казахстане было много эвакуированных со всех республик, — вспоминает она. — Их расселяли по домам. У нас жили люди разных национальностей: пять евреев из Риги, поляки, белорусы. Эвакуированные меняли вещи на еду. Отец привозил домой и беспризорных детей, мы их кормили, отмывали, лечили и одевали во что могли. Это были эвакуированные сироты, некоторые бежали из детдомов». Голодали, но учились хорошо Любовь Михайловна рассказала, как тогда пекли хлеб, добавляя траву и картошку, как в школе писали на бумаге, которую нарезали из мешков из-под цемента и разлиновывали. Чернила изготавливали из сажи и конского щавеля. Не все дети в селе могли ходить в школу — нередко им одеться было не во что. Одни валенки и фуфайка были на всех детей. И те с дырками. Дырки затыкали соломой. Бывало, ребенок идет, а солома торчит из валенок. А если были ботинки, то редко по размеру. Или брезентовые ботинки на деревянной колодке, прибитой гвоздями. Лета ждали очень. Летом бегали босиком — все ноги в цыпках. В футбол играли тоже босиком. А мяч был из каучука, как камень. Ногти сбивали в кровь… «Детство наше было полуголодным, но зато люди были добрые и дружные, — делится пережитым Любовь Михайловна. — У нас в селе было много образованных людей. Нашими учителями были ректор Казанского университета, преподаватель Ленинградского университета. С возрастом я оценила, какие они давали знания. Наша школа была передовой: преподавали немецкий язык, работал танцевальный кружок, был планетарий». Владимир Борисович и Любовь Михайловна вместе уже 62 года. У них двое детей, четверо внуков, шестеро правнуков. Они надеются, что их поколение — последнее, кто знает, что такое голод.

Жанар Даутова, «Вечерняя Астана»